Арджуна Возрождённый
Исповедь

Я не помню, кем был - я знаю, кем стал.

	Изредка снимая свой замшевый берет с петушиным пером, схваченным серебряной пряжкой, я напяливаю его на кулак и смотрю, представляя, что смотрю сам на себя.

	Перо насмешливо качается, и серебро пряжки тускло блестит в свете месяца.

	Я делаю так редко, очень редко, в те жгучие минуты, когда понимаю, что не могу быть собою, - но и перестать быть я тоже не могу.

	Люди зовут меня дьяволом.

"Изыди, сатана!" - говорят мне люди, и я смеюсь, исчезая: во-первых, я не сатана и никогда им не буду; во-вторых, я не могу уйти навсегда, джае если меня гонят.

Я лишь исчезаю.
 На время.

И мысленно благодарю изгнавших меня, потому что миг небытия для того, кем я стал, стократ блаженней существования.

Люди зовут меня Князем Тьмы.

Я не князь.
Я - крепостной тьмы.

Я ем хлеб преисподней в поте лица своего, я могу лишь надеяться, что когда-нибудь необходимый выкуп, и меня отпустят на волю.
Позволят не быть.
Мне  хочется верить, что надежда умирает последней.
Иногда я смотрю на очередного глупца, суетливо макающего перо в собственную кровьи подписывающего договор со мной, и слышу его жалкие мыслишки. 

На самом деле, конечно, я не слышу, но всё это так однообразно...
Сейчас я получу то, что хотел, - сглатывая липкую слюну, мечтает этот червь, - я наслажусь желаемым, а потом буду служить своему хозяину верой и правдой, я докажу ему свою прданность и усердие - и после смерти он сделает меня подобным себе, чтобы в аду мы вместе мучали глупых грешников, не удосужившихся вовремя продать душу нужной силе. О как я буду велик!.."
Я смеюсь, а он думает, что я радуюсь заполучив его ничтожную душонку.
Он прав.
Я радуюсь.
Если он достигнет желаемого и станет подобен мне, он тоже будет радоваться, когда кубышка с его выкупом из адской крепости станет хоть на йоту полнее. 
Он ведь не знает, что никогда не попадёт в ад.
Ад попадёт в него.
Согласитесь, что это не одно и то же.
Впрочем, можете не соглашаться - мне всё равно.
Люди зовут меня Нечитым.
Это правда.
Я нечист.
Но никто из таких, как я, никогда не будет повелителем геены - не потому, что мы мелки, а потому, что с тем же успехом можно назвать каторжника повелителем рудников. И впрямь: он бьёт несчастные камни кайлом, он возит их в тележке, сваливая в карьер, он волен мучать копи как хочет... он лишь не волен перестать это делать.
И перестать мучаться самому.
Вопрос: что делают в аду?
Ответ: мучаются.
Вопрос: кто мучается в аду?
Ответ: все.
Все.
Когда вы мучаетесь, это уже ад.
Он в вас.
Ад в вас, дорогие мои, он шипит и пенится, как недобродившее вино, он ударяет в голову мягкими коварными молоточками; ад в вас, любезные господа, ново мне его больше. Я - крепостной тьмы, я - виллан геены, я - пустая перчатка, я чувствую в себе заполняющую пустоты руку и завидую тому преступнику на эшафоте, в чьё чрево входит сейчас заострённый кол.
Ему, казнимому, легче.
Я никогда не видел подлиных Князей Тьмы, Противоречащих, Восставших, Низвергнутых, которые и есть - ад. 
Вещь в себе, умники-схоласты!.. Ад в аду.
Я не помню, кем был - я знаю, кем стал.
Стократно хуже им - они помнят, кем были. И вечность перед ними заполнена муительным бездействием, в конце которого маячит предопределение, беспощадная тень Судного дня.
Dies irae, День Гнева.
Всякий раз, когда я чувствую в себе пальцы Князей, наполняющие меня мукой и силой, я восхищаюсь их упорством, их неукротимой жаждой деятельности, спосбной дотянуться из невозможного и заставить таких, как я, становиться дьяволами и перекраивать детей Адама и Евы по своему образу и подобию.
Я ненавижу их.
Восхищение и ненависть сливаются в один страшный сплав, и я корчусь от боли после каждого дьявольского трюка, ради которого вынужден впускать в себя ад. Просто этого никто не видит. Я самолюбив, как самолюбивы только рабы. моя кубышка копит в себе монетки проданных душ, иногда я размениваю одну из них, чтобы получить две, иногда я ошибаюсь... Я мечтаю выйти на волю, я мечтаю исчезнуть, мечтаю начать со дна, стать вошью, слизняком, мхом, кем угодно... 
Люди зовут меня Нечистым.
Я зову их людьми.